Пейзажист Орловский не спал ночами, стараясь проникнуть в сущность открытий Куинджи. Вначале он невольно пришел в восторг, но вскоре заговорила зависть. Лавры Куинджи не давали ему покоя; особенно, когда об успехе художника заговорили все газеты и журналы, Орловский совсем разозлился - ему казалось, что Куинджи незаслуженно захвалили. Всюду, где только можно было высказать свое «просвещенное» мнение, Орловский критиковал картину. Но внутренне он был все же потрясен необычайным освещением и решил открыть «тайну» Куинджи.

Желая увидеть картину при дневном свете, Орловский дождался, когда выставка была закрыта, сунул сторожу целковый и получил разрешение любоваться «Ночью на Днепре».
Вот оно «петербургское чудо»! При дневном освещении терялось впечатление «окна в природу». Это была только картина, но никем еще не превзойденная. Чуть мимо полотна падал из окна яркий солнечный свет, при котором картина выигрывала в тонкости красок, в нюансах и в общем колорите. Наперекор всему, на картине светилась луна, горели огни, искрился, переливаясь, Днепр, и сказочная южная ночь была перед глазами во всей красоте и силе.
Вернувшись с выставки, Орловский еще усерднее принялся за изыскания. Он стремился решить вопрос, почему блеск луны на картине оказывает на глаза то же действие, что и в натуре. Если посмотреть на темный предмет после взгляда на луну Куинджи, в глазах получается световой эффект, как от небольшого источника света.
Художник часами смешивал краски, меняя пропорции, но, убеждаясь в бесполезности, бросал работу и шел в другой конец своей мастерской, где на овальном столе в беспорядке лежали старые газеты и журналы. Он искал истину даже там, не раз перечитывая все, что писалось об этой картине.
«...«Ночь на Днепре» Куинджи - это не движение живописи вперед, а скачок, скачок огромный. Впечатление от нее решительно волшебное: это не картина, а сама природа, перенесенная на полотно, в миниатюре. Такой другой картины нет в целом мире, нет в мире искусства. Это торжество того вдохновенного реализма, который чует природу, чует гармонию ее красок и теней, чует ее жизнь, и зритель стоит перед воспроизведением ее ошеломленный и не верит, чтобы краски могли так говорить. Картина эта - большое общественное явление: русский художник решительно и смело прокладывает новые пути в искусстве и отгадывает и открывает, в чем заключается настоящий реализм. Куинджи - большой талант; у него большая будущность...»
Постепенно Орловский углубился в чтение и не заметил, как в мастерской появилось двое друзей, которые, притаившись за мольбертом, с интересом наблюдали за менявшимся выражением его лица. Он продолжал читать:
«Куинджи понял натуру гораздо выше, чем понимали ее до сих пор натуралисты, и вследствие этого картинами Куинджи должна действительно начаться новая эра в живописи; его вещи будут изучаться, они породят особую школу. Всматриваясь в произведения Куинджи и обсуждая их, художники поймут, что надо не списывать, не копировать только с натуры, а вглядываться в нее, вдумываться, видеть натуру в общем, в гармонии...»
«Нет сомнения, что Куинджи так и поступал, нет сомнения, что он не копировал изо дня в день, а наблюдал, чувствовал и мыслил. Вот в чем... его могущество и колдовство».
Друзья не выдержали:
- Хорош! Битый час смотрим, как ты тут шепчешь. Так и свихнуться недолго.
- «Музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию...» - декламировал другой, вставая в артистическую позу.
- Будет вам, я не Сальери, читаю вот, что пишут о «Ночи на Днепре», - ответил Орловский. - Все это теория, а в чем же практически сила? Пишут, стало быть, понимают, а заставь исполнить, кто возьмется? Страхов, Вагнер, поэт Полонский, Тургенев. .. Допустим, они всю жизнь об искусстве или для искусства пишут. Но Менделеев! Он химик, химик! - тянул он, потрясая газетой. - Слушайте, прочту: «Пред «Днепровской ночью» Архипа Ивановича Куинджи, как я думаю, забудется мечтатель, у художника невольно явится своя новая мысль об искусстве, поэт заговорит стихами, в мыслителе же родятся новые понятия - всякому она даст свое».
- Да брось ты, лучше покажи нам свои картины, - запротестовали друзья.
Немного спустя, когда они ушли, Орловский снова вернулся к столу, и первое, что он увидел, были слова в открытой книжке «Художественного журнала»:
«Выставка Куинджи была блестящим триумфом художника. Тут во мнениях о могуществе его таланта сошлись и журналисты, и литераторы, и профессора, и ученые, и поэты. Всех очаровала картина, и все выразили, каждый по-своему, свои чувства, все подняли полные бокалы в честь Куинджи».
Крамской один из первых видел «Ночь на Днепре» еще в мастерской. Он чувствовал, что Куинджи, как новатор, несколько отошел от передвижников в подходе к изобразительным средствам, в технических приемах. Какая сила мастерства, талантливости!
Внимательным, пытливым взглядом он долго изучал картину, стараясь более точно определить значение открытия. На его нервном, подвижном лице, кроме восхищения и радости за товарища, невольно выразилось беспокойное чувство: «Не потускнеет ли со временем картина, не погаснет ли это чудесное свечение красок?»
Крамской знал, что Куинджи смешивал краски по-своему, не всегда считался с законами, установленными веками в масляной живописи.
Но до чего же умел Архип Иванович подбирать тона! Под его волшебной кистью простая краска в один миг превращалась в золото. Иван Николаевич вспомнил, как Куинджи выручил его: однажды никак не получался золотой блеск на погонах офицерского мундира. В это время в мастерскую вошел Куинджи, посмотрел на портрет и сказал:
- Эт-то же просто, Иван Николаевич! - он взял палитру, кисть, выдавил из тюбиков краски, на мгновение задумался, смешал, мазнул по краю палитры. - Вот и готово!
Крамской чуть тронул этой краской погон, который тут же заблестел. Так же просто, очевидно, засветилась у него и луна! Много позже, когда по городу уже прокатилась первая волна восторгов и о картине заговорили газеты и журналы, Крамскому стало ясно, что никто другой не задумался над беспокоящим его вопросом. Со свойственной ему принципиальностью, Иван Николаевич написал Суворину в «Новое время» письмо, в котором излагал свои взгляды:
«Два слова по поводу картины Куинджи. Меня занимает следующая мысль: долговечна ли та комбинация красок, которую открыл художник? Быть может, Куинджи соединял вместе (зная или не зная - все равно) такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и, по истечении известного времени, или потухнут, или изменятся и разложатся до того, что потомки будут пожимать плечами в недоумении: отчего приходили в восторг добродушные зрители? Вот, во избежание такого несправедливого к нам отношения в будущем, я бы не прочь составить, так сказать, протокол, что его «Ночь на Днепре» вся наполнена действительным светом и воздухом, его река действительно совершает величественное свое течение, и небо - настоящее, бездонное и глубокое. Картина написана немного больше полугода назад, я ее знаю давно и видел при всех моментах дня и во всех освещениях, и могу свидетельствовать, что как при первом знакомстве с нею я не мог отделаться от физиологического раздражения в глазу, как бы от действительного света, так и во всё последующие разы, когда мне случалось ее видеть, всякий раз одно и то же чувство возникало во мне при взгляде на картину и попутно наслаждение ночью, фантастическим светом и воздухом.
В самом деле, вопрос стоит того. Пусть потомки знают, что мы отдавали себе отчет и что, в виду невероятного и нового явления, мы оставили к сведенью эту оговорку».
Забота оказалась бесплодной: письмо, попавшее под добротное сукно издательского стола, не увидело света. Куинджи скоро перестал радоваться своей славе. Его утомляло всеобщее внимание.
У дома то и дело останавливались экипажи. Люди звонили у дверей, без спросу врывались в мастерскую, хвалили, поздравляли, просили. Не было покоя и вечерами. Находились такие, что умоляли художника продать им эту картину:
- Берите сколько угодно, мы не богаты, но в рассрочку оплатим все, сколько назначите за этюд, набросок, картину, хотя бы повторение в малом виде.
Кончилось тем, что раздосадованный Куинджи вывесил на дверях объявление: «Никого не принимаю».
Прочитав наклейку, друзья смеялись:
- Архип Иванович, как ваши лавры?
- Да, знаете, это безобразие... Один господин больше месяца ходит, просит, на колени вставал, чтобы я ему «Ночь на Днепре» отдал. И как! Еще требует! Я теперь, эт-то... его звонки по звуку узнаю. Не пускаю, так он на улице ждет у подъезда.
На одном из вечеров у передвижников Орловский признался, что упорно работает над секретом Куинджи.
- Над «секретом»? - засмеялся Архип Иванович. - Да у меня, честное слово, никаких секретов нет.
- Не притворяйтесь, вот постигну и вам скажу.
- Согласен, только, право, напрасный труд искать, чего не существует. Это какие же у меня секреты? - удивлялся он.
В один из первых весенних дней яркое солнце заполнило весь город, и дворники стали сгребать в кучи талый снег. Куинджи встретил на набережной озабоченного, но торжествующего Орловского. Увидев Куинджи, он еще издали начал жестикулировать, предлагая идти за собой. «Идти или нет? - сомневался Куинджи. - Словно рехнулся чудак».
Но Орловский имел такой заговорщицкий вид, что Куинджи молча последовал за ним в мастерскую при Академии художеств. - Секрет ваших пейзажей - в гармонии тонов. Вы берете единый тон и от него пишете всю картину. Но это не так просто дается. Трудно выдержать эту гармонию единства. Я обнаружил всю вашу хитрость!
Открыв в мастерскую дверь, он подвел Архипа Ивановича к окну, выходившему в сад, и подал осколок зеленого стекла.
- Вот в чем ваш секрет!
- Что такое? Где секрет, в чем? .. - недоумевал Куинджи.
- Не хитрите, - страстно шептал Орловский. - Для соблюдения этого главенствующего тона вы пишете природу в цветное стекло! Через такое зеленое вы писали «Березовую рощу», а через это «Ночь на Днепре»? Я понял? Верно?
Куинджи непонимающе смотрел то на стекло, то на художника и вдруг разразился неистовым хохотом.
- А вот синее - через него вы писали «Украинскую ночь». Вот малиновое - «Вечер на Украине», - продолжал Орловский. Не сказав ни слова, Куинджи быстро ушел из мастерской. Было слышно, как он все еще смеялся, спускаясь с лестницы.
Орловский метался по комнате: «Неужели я снова ошибся?» Он подошел к столу, где валялись газеты. Снова на глаза попала фраза из открытого журнала: «Такой другой картины нет в целом мире...»
Из мастерской Орловского Куинджи вышел на набережную Невы. Снег, всю зиму лежавший на головах и спинах сфинксов, стаял, только по бокам остались темные полоски - следы стекающей воды.
Куинджи внимательно всмотрелся в каменное лицо сфинкса, и ему показалось, что сфинкс улыбнулся. Прошло уже более двадцати лет, как он увидел их в первый раз. Куинджи отчетливо вспомнил ощущение страха, которое охватило его, когда он неожиданно столкнулся с этими каменными чудовищами. Тогда они казались ему строгими, надменными хранителями старой академии. Вдруг, вспомнив Орловского, он весело засмеялся: «И придумал же он нелепость на мою голову!»

Архип Иванович Куинджи, будучи прославленным пейзажистом, не брался за сюжетные работы. Картина «Христос в Гефсиманском саду» – исключение, это единственная его работа, написанная на евангельский сюжет. Появилась она после длительного творческого перерыва. И как всегда у Куинджи, главным действующим началом картины является Свет. Сегодня, в 106-ю годовщину кончины этого великого художника, талантливого самоучки, вспомним о жизни Куинжи и уникальной в его творческом наследии работе.

«Христос в Гефсиманском саду» – вечная тема поиска многих художников, разных времен и народов. Многие великие принимались писать евангельскую серию, но не все смогли, поняли, почувствовали, пережили. Поленов, Ге, Крамской, Куинджи, Врубель, Доре, Дюрер, Гоген… Тема одна, а картины – как будто о разном: каждый видит что-то свое, у каждого свои акценты.

В этом ряду картина А.И. Куинджи так и осталась недооцененной, равно как и ее автор. В мире академической живописи Куинджи слыл бунтарем-одиночкой и «дикарем» – настолько далека была его живописная техника от сложившихся канонов.

Архип Иванович Куинджи родился в 1842 году на Украине, в предместье Мариуполя, в обрусевшей греческой семье. Он был сыном сапожника, но, рано потеряв отца и мать, воспитывался у родственников. Ему не довелось получить систематического образования. С десяти лет Архип работал – сначала пас гусей, потом служил у строительного подрядчика, у торговца хлебом.

Куинджи рано ощутил пристрастие к рисованию. Его хозяин хлеботорговец Дуранте дал ему рекомендательное письмо к И.К. Айвазовскому. В 1855 году Куинджи пешком отправился в Крым из Мариуполя. В мастерской Айвазовского в Феодосии Куинджи получил основы живописного мастерства. И хотя ему не довелось учиться у самого Айвазовского, он считал себя его учеником.

С 1856 года он работал ретушером у фотографа, продолжая самостоятельно заниматься живописью. Позже Куинджи переехал в Петербург. Продолжая работать ретушером, он посещал пейзажный класс Академии художеств в качестве вольнослушателя. И хотя Куинджи не закончил академического курса, в 1878 году за ряд своих картин получил звание классного художника I степени.

Гений или дилетант?

Куинджи сближается с учениками Академии художеств, искавшими новые пути в искусстве, – И. Е. Репиным, В. М. Васнецовым, И. Н. Крамским.

С середины 1870-х годов характерной особенностью его искусства становится изучение света в природе. Куинджи увлекали эффекты освещения и вызванные ими цветовые контрасты. Он стремился к достоверному воссозданию на холсте природного света в изображении закатов, восходов, полуденного солнца и лунных ночей. Его полотно «Украинская ночь» глубоко поразило зрителей великолепно воплощенной иллюзией лунного сияния. «Мастер света» – такое прозвище дали Куинджи современники.

Его творчество вызывало бурный восторг зрителей. Но реакция маститых художников была более чем сдержанной. Даже чуткий и дальновидный И.Н. Крамской писал о его картинах: «Что-то в его принципах о колорите есть для меня совершенно недоступное; быть может, это совершенно новый живописный принцип… его заходящее солнце на избушках решительно выше моего понимания. Я вижу, что самый свет на белой избе так верен, что моему глазу так же утомительно на него смотреть, как на живую действительность; через пять минут у меня в глазу больно… Короче, я не совсем понимаю Куинджи».

Свет или подсветка?

Новизна картин Куинджи с их обобщенностью форм, остротой и лаконизмом композиций, цветовыми и световыми эффектами и особой поэтической трактовкой природы не встретила должного понимания в среде художников. Бенуа считал, что Куинджи «человек малокультурный, без всякой меры захваленный современниками, он не создал чего-либо безотносительно прекрасного, художественно зрелого. В технике он остался дилетантом, в мотивах он потворствовал самым грубым требованиям эффектности, в поэзии замысла он не уходил от „общих мест”».

Действительно, в его полотнах нет хитрых композиционных схем и сложного авторского замысла. Только световая вибрация. Порой мощная, подавляющая волю; порой мягкая. А порой холодная, навевающая невольный страх. Одни называли Куинджи «русским Моне» за виртуозное раскрытие возможности краски. Другие обвиняли художника в стремлении к дешевым эффектам, использовании тайных приемов, вроде скрытой подсветки полотен.

В конце концов, на пике шума вокруг своего имени Архип Иванович просто ушел в добровольное изгнание на 30 лет. После этого он до конца жизни не открывал своей мастерской ни для кого, кроме самого узкого круга друзей.

«Какое-то ослепительное, непостижимое видение»

Именно в период этого творческого «молчания» и была написана картина «Христос в Гефсиманском саду». Русский писатель И.И. Ясинский, посмотрев картину «Христос в Гефсиманском саду» на единственном показе, писал: «Опять собрался в складки черный коленкор – и мы увидели темный густолиственный кедровый и масленичный сад на горе Елеонской с ярко-темно-голубой прогалиной посредине, по которой, облитый темным лунным светом, шествовал Спаситель мира. Это – не лунный эффект, это – лунный свет по всей своей несказанной силе, золотисто-серебряный, мягкий, сливающийся с зеленью деревьев и травы и пронизывающий собою белые ткани одежды. Какое-то ослепительное, непостижимое видение».

Выразительность художественных средств полотна «Христос в Гефсиманском саду» позволила художнику выйти за пределы конкретного сюжета. Именно в этом полотне волшебный свет, характерный для произведений Куинджи, материализуется в фигуру Христа.

Картина потрясла зрителей. Она не была похожа ни на какие другие произведения художников-современников, обратившихся к евангельской теме. У большинства художников Иисус Христос представлен либо как бунтарь, либо как миссионер, но во всех указанных случаях Он смертный человек. Куинджи подошел к образу Христа по-иному: в картине нет прозаической описательности, немногие детали приобретают символический смысл.

Свет и тень

Куинджи-пейзажист остается верен себе. Сюжет картины решался художником пейзажными средствами. Композиция произведения, драматургия темы разрабатывались достаточно прямолинейно: одинокая фигура Христа, залитая лунным светом, была расположена в центре, преследователи Христа изображены в тени. Усиливая трагический накал сцены, художник резко сталкивал дополнительные цвета: задний план был написан в холодных сине-зеленых тонах, передний – в теплых коричнево-красноватых. В фигуре Христа краски вдруг загорались голубыми, желтоватыми, розоватыми оттенками. Столкновение добра и зла художник передал, противопоставляя свет и тень.

В полотне «Христос в Гефсиманском саду», как ни в каком другом его произведении, выражен живописный метод, основанный на сопоставлении освещенных и затемненных цветовых плоскостей. Куинджи использует эффект лунного освещения для передачи напряжения и драматизма ситуации. Фигура Иисуса освещена невидимым источником света так, что создается иллюзия свечения Самого Спасителя.

Свет, пришедший в мир, чтобы всякий верующий в Него не оставался во тьме. Этим светом очерчены фигуры идущих за Христом, его продолжателей. Присмотревшись, мы различим фигуры трех взрослых и ребенка. Всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны (Ин. 3. 20-21). Первые строки относятся к тем, кто прячется среди гигантских деревьев сада – к римским легионерам, готовящимся схватить Иисуса Христа. Весь Гефсиманский сад покрыт непроглядной тьмой.

И.Е. Репин в письме И.С. Остроухову пишет: «А про Куинджи слухи совсем другие: люди диву даются, некоторые даже плачут перед его новыми произведениями – всех они трогают».

Художник и христианин

Эта картина наиболее концентрированно воплотила представления художника о нравственном идеале. Куинджи интерпретировал евангельский сюжет соответственно своему переживанию смысла бытия: фигура освещенного лунным сиянием Христа действительно являет в его картине «свет от света» и запечатлена в резком контрасте с окружающей тьмой, с которой сливаются подступающие к Христу носители зла. Величие и в то же время одинокая обреченность образа Спасителя переданы Куинджи с глубокой, выстраданной выразительностью.

Архип Куинджи был православным. Федор Михайлович Достоевский называл его картины застывшей молитвой. Художник вместе с женой часто посещал .

Упорство, трудолюбие, целенаправленность, постоянство в любви и дружбе – именно эти черты личности Архипа Ивановича в первую очередь подчеркиваются описывавшими его коллегами и современниками.

В семье Архипа Ивановича не было детей, но он сумел стать родным человеком для многих своих учеников. Куинджи был прекрасным преподавателем; оберегая своих учеников от подражательности, он стремился развить в каждом из них самобытность, вдохнуть в них свою горячую любовь к природе.

Он любил людей не на словах, а на деле. Архип Куинджи искренне недоумевал: «Это… это что же такое? Вот если денег нет, то значит – будь голоден, болен и учиться нельзя, как было со мной…» И он старался избавить своих учеников от нужды. Человек исключительной доброты, он много и бескорыстно помогал людям, защищал, жертвовал на помощь незнакомым нуждающимся огромные суммы, а сам с женой жил скромно, не держал прислуги. Готовность к действенной помощи ближним была самой трогательной чертой Куинджи до самого конца. «С детства привык, что я сильнее и помогать должен», – говорил Архип Иванович.

Он умер 11 июля 1910 года, и, чувствуя себя осиротевшими, несколько его учеников и друзей завещали после смерти похоронить себя рядом с Архипом Ивановичем Куинджи.

Подготовила Оксана БАЛАНДИНА

, Санкт-Петербург

Свыше 30 лет великого русского ученого связывали узы дружбы с уроженцем нашего города замечательным художником пейзажистом А. И. Куинджи.

Д. И. Менделеев играет в шахматы с А. И. Куинджи

Их знакомство состоялось, очевидно, в середине 70-х годов, когда имя Куинджи стало приобретать все большую известность. Дмитрий Иванович любил живопись, был ее тонким знатоком и ценителем. Он не пропускал ни одного сколько-нибудь значительного вернисажа, водил знакомство с художниками, бывал у них в мастерских. Он так увлекся живописью, что стал покупать картины и собрал значительную коллекцию. Познания его в этой области были настолько серьезны, что впоследствии Менделеева избрали действительным членом Академии художеств.

В истории русской культуры широко известны менделеевские «среды», на которых собиралась творческая интеллигенция столицы, цвет русской культуры. Здесь бывали почти все передвижники: Крамской, Репин, Куинджи, Ярошенко, Васнецовы, Шишкин. С Менделеевым Куинджи встречался также у Кирилла Викентьевича Лемоха, который с 80-х годов стал среди художников, пожалуй, самым близким другом Архипа Ивановича. На дочери Лемоха был женат старший сын Менделеева от первого брака Владимир, морской офицер, который в прошлом веке составил проект «азовской запруды», то есть перекрытия плотиной Керченского пролива, что, по мнению автора проекта, изменило бы к лучшему судьбу Азовского моря вообще, и Мариуполя в частности. И Куинджи, и Менделеев регулярно посещали «вторники» Лемоха, на которых собирались передвижники, профессора Академии художеств и люди из мира ученых.

Дмитрий Иванович был хорошо знаком со всеми передвижниками, но особенно близкие, дружеские отношения установились у него с тремя: Куинджи, Ярошенко и Репиным. С первым из них его связывала теснейшая дружба.

Отлично разбираясь в живописи, Менделеев тем не менее никогда не выступал в печати на эту тему. Единственное исключение из этого правила он сделал для Куинджи, когда появилась его «Лунная ночь на Днепре». Восторг, вызванный этим шедевром русской живописи, был так велик, что Дмитрий Иванович написал о нем статью.

Менделеев был, конечно, среди тех, кто видел «Ночь на Днепре» при дневном свете, то есть на квартире художника. Причем многократно. Привел он в дом Куинджи и молодую учениц Академии художеств А. И. Попову, ставшую вскоре женой Дмитрия Ивановича. (Замечу в скобках: Анна Ивановна пережила своего мужа на 35 лет. Она умерла в 1942 году. Осмелюсь предположить – в блокадном Ленинграде от голода. Если это так. жен обоих друзей постигла сходная судьба – смерть от голода. В одном и том же городе. Только с разницей в 21 год),

В своих воспоминаниях «Менделеев в жизни», отрывок из которых мы поместили в этом сборнике. Анна Ивановна нарисовала такой портрет художника: «Дверь распахнулась, и появился сам Архип Иванович Куинджи. Перед нами стоял человек небольшого роста, но крупный, плотный, плечистый; его большая красивая голова, с черной шапкой длинных волнистых волос и курчавой бородой, с карими блестящими глазами, походила на голову Зевеса. Одет он был совсем по-домашнему, в поношенный серый пиджак, из которого будто вырос. …Мы долго сидели перед картиной, слушая Дмитрия Ивановича, который говорил о пейзаже вообще».

Эти рассуждения и легли в основу упомянутой статьи «Перед картиною Куинджи», в которой великий химик отметил, в частности, существующую связь искусства с наукой. Видимо, не без влияния Менделеева Куинджи уже во второй половине 70-х годов утвердился в мысли, что надо использовать новые химические и физические открытия для совершенства живописных эффектов. Самородок без систематического образования, Архип Иванович занялся изучением взаимодействия света и цветов, которые он получил интуитивным смешиванием, а также свойств красочных пигментов. Он понял, что те удивительные цвета, которые он получил интуитивным смешивание красок, могут оказаться неустойчивыми и со временем поблекнут. И художник упорно искал в науке средства добиться долговечной комбинации красок.

Менделеев ввел Куинджи (как и многих передвижников) в круг ученых, познакомил его с выдающимся физиком, профессором Петербургского университета Федором Фомичом Петрушевским. Помимо прочего, этот ученый занимался, коротко говоря, научной разработкой технологии живописи. Вот что пишет в своих воспоминаниях Илья Ефимович Репин: «В большом физическом кабинете на университетском дворе мы, художники-пердвижники, собирались в обществе Д. И. Менделеева и Ф. Ф. Петрушевского для изучения под их руководством свойств разных красок. Есть прибор-измеритель чувствительности глаза к тонким нюансам тонов. Куинджи побивал рекорд в чувствительности до идеальных тонкостей, а у некоторых товарищей до смеху была груба эта чувствительность».

«В годы молчания» дружба Куинджи с великим ученым стала еще более тесной. «Мы знали все, что с ним происходило, - пишет в своих воспоминаниях А. И. Менделеева, - его мысли, планы. Кроме «сред», Архип Иванович заходил и в другие дни, а когда переживал что-нибудь, то и несколько раз в день. Часто он играл с Дмитрием Ивановичем в шахматы. Я любила следить за их нервной, всегда интересной игрой, но еще больше любила, когда они оставляли шахматы для разговора».

Говорили они о многом, но больше всего, конечно, об искусстве, вопросы которого были не менее близки Менделееву, чем проблемы науки. Дмитрий Иванович увлеченно излагал грандиозные планы экономического переустройства России и, как поэт, мечтал о счастливом будущем.

Оригинальным собеседником был и Архип Иванович. Современники вспоминают, что речь его была не очень складной и гладкой, но о чем бы ни говорил, он умел находить новую сторону дела или вопроса. Решения, которые он предлагал, всегда отличались простотой и практичностью. Взгляды его на искусство, на авторов часто удивляли своей оригинальностью и меткостью. В них всегда сказывалось, с одной стороны, как бы незнакомство с тем, что думали и говорили об этом другие, а с другой – умение глядеть на вещи с неожиданной стороны.

4 ноября 1901 года, после почти двадцатилетнего перерыва, Архип Иванович открыл двери своей мастерской для небольшой группы людей, среди них в первую очередь были, разумеется, Дмитрий Иванович и Анна Ивановна Менделеевы.

Картины произвели большое впечатление. Присутствовавший при этом писатель И. Ясинский рассказывает в своих воспоминаниях, что когда Куинджи показал картину «Днепр», Менделеев закашлялся. Архип Иванович спросил его:

Что вы так кашляете, Дмитрий Иванович?

Я уже шестьдесят восемь лет кашляю, это ничего, а вот картину такую вижу в первый раз.

Всеобщий восторг вызвал и новый вариант «Березовой рощи».

Да в чем секрет, Архип Иванович? – опять начал разговор Менделеев.

Секрета нет никакого, Дмитрий Иванович, - смеясь, сказал Куинджи, задергивая картину.

Много секретов есть у меня в душе, - заключил Менделеев, - но не знаю я вашего секрета…

«Наша дружба с Куинджи, - пишет А. И. Менделеева, - продолжалась до конца жизни Архипа Ивановича». Это значит, что и после смерти великого ученого «Архип Иванович пережил своего друга на три года), семьи Куинджи и Менделеевых продолжали дружить домами.

2. В 1880г художник устроил необыкновенную выставку в зале Общества поощрения художников. Люди часами простаивали в очереди, чтобы попасть в зал, где в темном зале демонстрировалась всего одна картина - "Лунная ночь на Днепре".
Ходили слухи, будто она написана волшебными лунными красками, которые изобрел сам Менделеев. Впечатление от мерцающего лунного света было настолько невероятным, что некоторые зрители заглядывали за картину, не подсвечивается ли холст лампой, а другие заявляли, что в краски подмешан фосфор.
Загадка «светящихся» картин была не в особом составе красок. Краски были обычные, необычен живописный приём…
Эффект достигался благодаря многослойной живописи, световому и цветовому контрасту., тем самым углубляя пространство, а менее темные мазки в освещенных местах создавали ощущение вибрирующего света. Теплый красноватый тон земли он противопоставил холодно-серебристым оттенкам.

Летом и осенью 1880 года А.И. Куинджи работал над этой картиной. По российской столице разнеслись слухи о феерической красоте "Лунной ночи на Днепре".
На два часа по воскресеньям художник открывал желающим двери своей мастерской, и петербургская публика начала осаждать ее задолго до завершения произведения.
Картина обрела поистине легендарную славу. В мастерскую А.И.Куинджи приходили И.С.Тургенев и Я.Полонский, И.Крамской и П.Чистяков, Д.И.Менделев, к картине приценивался известный издатель и коллекционер К.Т.Солдатенков. Прямо из мастерской, еще до выставки, «Лунная ночь на Днепре» за огромные деньги была куплена великим князем Константином Константиновичем.


К этой картине он шел давно. Ездил на Днепр, быть может, именно за этим сюжетом. Дни, недели Куинджи почти не выходил из мастерской. Работа захватила настолько, что даже обед, как затворнику, жена приносила ему наверх. Задуманная картина - мерцающая, живая стояла у художника перед глазами.
Интересны воспоминания жены Куинджи: "Куинджи проснулся ночью. Мысль, как озарение: "А если... "Лунную ночь на Днепре" показывать в темной комнате?!" Он вскочил, зажег керосиновую лампу и, шаркая домашними туфлями, побежал по лестнице в мастерскую. Там зажег еще лампу, поставил их обе на пол по краям картины. Эффект оказался разительным: пространство в картине расширилось, луна светила окруженная мерцающим сиянием, Днепр играл ее отражением. Все как в жизни, но красивее, возвышеннее. Архип Иванович поставил стул в нужном, как считал он, отдалении, сел, откинулся и смотрел, смотрел, пока не рассвело за огромным окном. Пораженный найденным эффектом, он знал, что надо показывать "Лунную ночь на Днепре" в темном зале, одну..."
Картина была выставлена на Большой Морской улице в Петербурге. Выступление художника с персональной выставкой, да еще состоящей всего из одной небольшой картины, было событием необычным. Причем картина эта трактовала не какой-нибудь необычный исторический сюжет, а была весьма скромным по размеру пейзажем (105 x 144). Зная, что эффект лунного сияния в полной мере проявится при искусственном освещении, художник велел задрапировать окна в зале и осветить картину сфокусированным на ней лучом электрического света. Посетители входили в полутемный зал и, как зачарованные, останавливались перед холодным сиянием лунного света.
А.И. Куинджи сосредоточил свои усилия на иллюзорной передаче реального эффекта освещения, на поисках такой композиции картины, которая позволила бы максимально убедительно выразить ощущение широкой пространственности. И с этими задачами он справился блестяще. Кроме того, художник побеждал всех в различении малейших изменений цветовых и световых соотношений.
Куинджи использовал свойство тепловых цветов возгораться от лампового света, а холодных -поглощаться им. Эффект от такого экспонирования получился необычайный. И.Н.Крамской восклицал: "Какую бурю восторгов поднял Куинджи!.. Эдакий молодец-прелесть".
Успех Куинджи вызвал к жизни подражателей его яркой, интенсивной живописи, его удивительным образом построенного пространства с поразительной иллюзией глубины. Среди подражателей, порожденных эффектом "Лунной ночи на Днепре" ,это прежде всего Л.Ф. Лагорио, написавшего "Лунную ночь на Неве" в 1882 году, затем Клодт, Ю.Ю.Клевер...
Невиданный триумф Куинджи порождал завистников, распространявших о художнике нелепые слухи. Атмосферу зависти уловил П.П.Чистяков: «Все пейзажисты говорят, что эффект Куинджи -дело нехитрое, а сами сделать его не могут».

"Д.И. Менделеев и А.И. Куинджи"

Толпа, подобная недавней «очереди на Серова», в 1880 году часами стояла у одного из петербургских выставочных залов. Люди жаждали увидеть «Лунную ночь на Днепре» Архипа Куинджи и разгадать секрет пейзажа, светящегося изнутри. Совсем скоро работы знаменитого художника вновь посетят Россию - на выставке Куинджи в Государственной Третьяковской галерее в Москве с 6 октября 2018 года по 17 февраля 2019-го будут представлены более 120 произведений Куинджи из нескольких музеев мира.

Картина «Лунная ночь на Днепре»
Холст, масло 105 × 144 см
1880
Хранится в Русском музее

Повторения-варианты: в Астраханской государственной картинной галерее им. Б.М. Кустодиева (1882);
Симферопольском художественном музее (1882);
Киевском музее русского искусства («Ночь на Дону», 1882);
ГТГ («Ночь на Днепре», 1882; «Ночь на Днепре», уменьшенный не датированный вариант);
Национальном художественном музее Республики Беларусь («Ночь над Днепром», 1880-е).

«Все пейзажисты говорят, что эффект Куинджи - дело нехитрое, а сами его сделать не могут», - писал художник Павел Чистяков. Впервые выставленная «Лунная ночь на Днепре» шокировала даже искушенную петербургскую публику. Куинджи подогревал интерес к этой работе заранее, пуская отдельных зрителей к себе в мастерскую по воскресеньям, чтобы к открытию экспозиции они разнесли слух о поразительной картине. В итоге здание Общества поощрения художеств, где выставили полотно, целый день осаждала толпа, а вся улица и часть Невского проспекта были забиты экипажами. Куинджи самому пришлось утихомиривать нетерпеливых посетителей и разбивать толпу на группы, которые по очереди запускали в зал. Там в полумраке на стене висела одна-единственная картина, притом что «сольно» в то время могли выставить разве что монументальное историческое полотно, но никак не пейзаж. Однако «Лунная ночь...» стоила таких почестей: луна и ее отражение на холсте как будто испускали настоящий свет, у зрителей даже в глазах резало. Газеты наперебой писали о невероятно реалистичном пейзаже, вся столица обсуждала картину и секрет художника, в попытках объяснить «светопись» выдвигались самые экстравагантные версии, вплоть до сговора с нечистой силой.

Картины Куинджи со «спецэффектами» в передаче лунного и солнечного света стали продаваться за огромные деньги, но, когда творческие поиски повели его дальше, интерес зрителей и критиков начал спадать. Через два года после успеха «Лунной ночи...» пейзажист почти на двадцать лет затворился от публики, не желая слушать рассуждения на тему «Куинджи уже не тот».

Светоотражение . Некоторые зрители пытались заглянуть за подрамник, думая, что картина написана на стекле, за которым скрыта зажженная лампа, и поэтому так «светится». На самом деле один из эффектов действительно создавала лампа, но помещенная не за картиной, а перед ней. На выставке Куинджи решил по максимуму использовать светоотражающие свойства светлых тонов и светопоглощающие - темных, задрапировав в зале окна и в этом полумраке направив луч электрической лампы в центр картины. И луна на холсте засияла.

Лессировки . Некоторые зрители думали, что картина написана на перламутровой или золотой подложке, однако ее основа - обыкновенный холст. Искусствовед Софья Кудрявцева в книге о творчестве Куинджи отметила, что художник, желая визуально углубить и выделить небо, прописал землю на переднем плане более эскизно, а вот луну, облака и окружающее их пространство тщательно проработал с помощью лессировки: наложения многочисленных полупрозрачных красочных слоев.

Дополнительные цвета . Куинджи интересовался мнением ученых о взаимовлиянии различных цветов и других особенностях восприятия их человеческим глазом и использовал научные теории в живописи. Дополнительные цвета - оттенки красного и зеленого, синего и оранжевого, - положенные рядом, усиливают друг друга на его полотнах.

Мелкие мазки . Темные мазки на светлых участках создают ощущение вибрирующего света.

Оттенки . Илья Репин вспоминал, как один живописец с восторгом заявил Куинджи, что разгадал его секрет: тот, дескать, пишет свои удивительные пейзажи через цветное стекло. «Ха-ха-ха-ха-ха-ха!» - ответил Куинджи. Однако у него действительно в некотором роде была специфическая «оптика». Физик Федор Петрушевский измерял особым прибором способность разных художников различать тончайшие оттенки цветов, и оказалось, что Куинджи значительно превосходил в этом товарищей-передвижников.

Асфальтовая краска . Посетители выставки напрасно думали, будто хитрость Куинджи в том, что он пишет светящимися фосфорными красками или некими таинственными «лунными». Впрочем, художник все же экспериментировал с материалами: ради эффекта глубины использовал полупрозрачный коричневый асфальтовый подмалевок, а также добавлял асфальт в краски, чтобы сделать тона более глубокими. Однако такая краска нередко темнеет в результате внешних воздействий. «Лунную ночь...» еще до выставки приобрел племянник царя Александра II великий князь Константин Константинович (он же поэт К.Р.) и, будучи не в силах расстаться с картиной, взял ее с собой в кругосветное плавание, в результате пейзаж потускнел и потемнел.

ХУДОЖНИК
Архип Куинджи

Около 1842 - родился в Карасевке, в предместье Мариуполя, в семье сапожника греческого происхождения.
1868 - за показанную на выставке картину «Татарская деревня при лунном освещении на южном берегу Крыма» признан петербургской Академией художеств достойным звания свободного художника.
1875 - избран в Товарищество передвижных выставок; женился на Вере Кечеджи-Шаповаловой, дочери купца из Мариуполя.
1876 - написал «Украинскую ночь», поразившую всех самобытной манерой исполнения.
1880 - вышел из Товарищества передвижных выставок.
1882–1901 - отказался от участия в выставках и закрыл свою мастерскую от посетителей.
1894–1897 - был профессором-руководителем пейзажной мастерской Высшего художественного училища при Академии художеств; среди его учеников - Николай Рерих.
1910 - умер в Петербурге от болезни сердца.

«Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи» (И.Е. Репин).

Леонардо да Винчи назвал живопись «немой поэзией». Когда смотришь на картины А. Куинджи, вполне соглашаешься с этими словами.

Биография художника

И.Е. Репин. Портрет художника Архипа Ивановича Куинджи (1877)
Архип Иванович Куинджи родился 27 января 1842 г. в Мариуполе в семье бедного сапожника-грека. Мальчик рано осиротел и жил у родственников, с детства выполняя различные работы у чужих людей.
Любовь к рисованию проявилась у него в раннем детстве, он рисовал везде: на стенах домов, на заборах, на обрывках бумаги. В Феодосии он познакомился с Айвазовским, чьи морские пейзажи пленили его и вдохновляли всю жизнь. Из-за слабой художественной подготовки он дважды не выдерживал экзамен в Академию художеств. В 1868 г. на академическую выставку он представил картину «Татарская сакля», за которую получил звание неклассного художника, и в этом же году его приняли вольнослушателем в Академию.

Реалистический период

В это время он познакомился с художниками-передвижниками , в том числе с И.Н. Крамским и И.Е. Репиным. Это знакомство оказало большое влияние на творчество Куинджи, направив его в русло реализма . Работы, созданные им в период сотрудничества с Товариществом передвижников, имели большой успех («Осенняя распутица» 1872 г., «Забытая деревня» 1874 г., «Чумацкий тракт в Мариуполе» 1875 г.).

А. Куинджи «Осенняя распутица» (1872)
С 1870 г. художник неоднократно бывал на острове Валаам, любимом месте петербургских пейзажистов, и создал два замечательных пейзажа «На острове Валааме» (Государственная Третьяковская галерея, Москва) и «Ладожское озеро» (Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), которые уже отличались от пейзажей передвижников: художник искал свой путь в пейзажной живописи и постепенно отходил от реализма. Главным для него стало стремление не истолковывать жизнь, подобно передвижникам, а наслаждаться ею.

А. Куинджи «Ладожское озеро» (1873). Холст, масло. 79,5 × 62,5 см. Государственный Русский музей (Санкт-Петербург)
На картине изображён песчано-каменистый берег озера, прибрежные камни постепенно уходят под прозрачную воду и живописно просвечивают сквозь неё. На озере видна лодка с рыбаками, а вдали белеет парус другой лодки. Линия горизонта находится довольно низко, примерно две трети картины занимает небо с облаками.

Романтический период творчества

С написанной в 1876 г. «Украинской ночи», вызвавшей всеобщее восхищение, начался романтический период в его творчестве. Главным выразительным средством стала глубинность пространства с помощью уплощения предметов и поиск новых изобразительных средств. Художник начал вводить в живопись яркий цвет, основанный на системе дополнительных цветов, и этот приём стал основным средством достижения необычной цветовой гаммы его картин. Для русского искусства это стало новаторством. В 1875 г. Куинджи приняли в члены Товарищества передвижников, но уже со следующего года он отказался от идей передвижничества в своих картинах.

А. Куинджи «Украинская ночь» (1876). Холст, масло. 79 × 162 см. Государственная Третьяковская галерея (Москва)
Основной тон картины «Украинская ночь» – бархатный сине-чёрный, и только светлые стены деревенских домов-мазанок в правой части картины ярко сияют в лунном свете.
В картинах «Север», «Берёзовая роща» и «После дождя» уже очевидно влияние импрессионистов , но не в смысле импрессионистических приёмов, а в увлечении передачи световоздушной среды различными способами.

А. Куинджи «После дождя» (1879). Холст, масло. 102 × 159 см. Государственная Третьяковская галерея (Москва)

А. Куинджи «Лунная ночь на Днепре» (1880)

В конце 1880 г. в Обществе поощрения художеств состоялась выставка одной картины Куинджи «Лунная ночь на Днепре», эта выставка имела небывалый успех. Окна в зале были задрапированы, а сама картина освещалась лучом электрического света. Создавалась иллюзия лунного света, и это был настолько необычный эффект, что картина вызвала настоящий ажиотаж среди публики. Как достиг художник такого эффекта? Он проводил эксперименты с красочными пигментами и применял битум. Ещё во время работы над картиной Куинджи на два часа по воскресеньям открывал желающим двери своей мастерской, и петербургская публика могла наблюдать за ходом работы. В мастерской художника побывали И.С. Тургенев, Я. Полонский, И. Крамской, П. Чистяков и даже знаменитый химик Д.И. Менделеев.

А. Куинджи «Лунная ночь на Днепре» (1880). Холст, масло. 105 × 144 см. Государственный Русский музей (Санкт-Петербург)
А когда картина была выставлена, её успех превзошел все ожидания и превратился в настоящую сенсацию. Длинные очереди выстраивались на Большой Морской улице, и люди часами ждали, чтобы увидеть это необыкновенное произведение.
Впоследствии оказалось, что асфальтовые краски непрочны и под воздействием света и воздуха разлагаются и темнеют. Картину купил Великий князь Константин и взял её с собой в кругосветное путешествие.
Под действием морского воздуха состав красок изменился, и пейзаж потемнел. Но красота, глубина и мощь картины до сих пор ощущается зрителем.

Описание картины

На картине изображено широкое, уходящее вдаль пространство; равнина пересекается зеленоватой лентой тихой реки. Тёмное небо покрыто легкими облаками. В просвет между ними выглянула луна и осветила Днепр, хатки и тропинки на ближнем берегу. Всё в природе замерло, словно заколдованное лунным сиянием. Диск луны фосфоресцирует и создаёт иллюзию таинственного света. Этот свет настолько завораживал людей, что некоторые пытались заглянуть за картину в поисках дополнительного источника света.
Воды Днепра отражают этот свет, а из бархатистой синевы ночи белеют стены украинских хат. Это величественное зрелище до сих пор погружает зрителей в раздумья о вечности и непреходящей красоте мира. Редкий человек может остаться равнодушным перед этой картиной.
Слухи о тайне художественного метода А.И. Куинджи, о секрете его красок ходили еще при жизни художника, некоторые пытались уличить его в фокусах, даже в связи с нечистой силой.
Лунный свет – самое удивительное в этой картине. Он достиг этого эффекта в результате многослойной лессировки и умением использовать световые и цветовые контрасты.
Лессировка – тонкие прозрачные или полупрозрачные слои красок, которые наносятся на просохшие или полупросохшие красочные слои, чтобы изменить колорит, добиться его усиления, ослабления.
Когда через год Куинджи выставил свою новую картину «Днепр утром», её сухо встретили зрители – она была написана без ярких световых эффектов.

А. Куинджи «Днепр утром» (1881). Холст, масло. 105 × 167 см. Государственная Третьяковская галерея (Москва)
Поверхность реки изображена в мягких тонах. На переднем плане – скромная зелёная степная растительность на холме, куст репейника в середине. Картина создаёт впечатление простора и бескрайней широты. В манере письма чувствуется влияние импрессионизма.
Писатель и художник Леонид Волынский так оценивал эту картину и вообще творчество Куинджи: «И не в ошеломляющих эффектах была главная сила Куинджи. В его прощальной картине «Днепр утром» (последней показанной на выставке при его жизни) нет ни луны, ни багрового заходящего солнца – ничего, кроме поросшего выгоревшей травой, полевыми цветами и чертополохом берега да заречных далей, окутанных мглистой дымкой. Куда уж проще! И однако, остановясь перед этой картиной, испытываешь особую радость – так бывает, когда очутишься ранним утром на высоком берегу над рекой, над неоглядными просторами, напоенными мягким светом, и стоишь в счастливом молчании».
Эта картина была последней, выставленной Куинджи на суд публики, перед тем как он полностью отказался от участия в выставках.

А. Куинджи «Христос в Гефсиманском саду» (1901). Холст, масло. 107,5 × 143,5 см. Воронцовский дворец-музей (Алупка)
«Христос в Гефсиманском саду» – одна из немногих сюжетных картин в творчестве пейзажиста Куинджи. Главной целью художника была не новая интерпретация евангельского сюжета, а возможность использовать эффект лунного освещения для передачи напряжения и драматизма ситуации.
В центре полотна изображён освещённый лунным светом Христос в белой одежде, а весь окружающий его Гефсиманский сад покрыт тьмой.

Только в 1901 г. Куинджи нарушил затворничество и показал ограниченному кругу лиц 2 новые картины («Вечер на Украине», «Христос в Гефсиманском саду», а также третий вариант «Берёзовой рощи» и «Днепр утром». О художнике снова заговорили. В ноябре этого же года он в последний раз выставил свои работы и больше уже никогда этого не делал, хотя работать продолжал интенсивно.

А. Куинджи «Радуга» (1900-1905). Холст, масло. 110 × 171 см. Государственный Русский музей (Санкт-Петербург)
Это шедевр позднего периода творчества Куинджи.
Летом 1910 г. в Крыму Куинджи заболел воспалением лёгких. Больное сердце осложнило течение болезни и 24 июля 1910 г. художник скончался в Санкт-Петербурге. Он был похоронен на Смоленском православном кладбище, а в 1952 г. его прах был перенесён на Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры.
Невозможно не сказать несколько слов о ещё одном виде деятельности этого замечательного человека.

Благотворительность Архипа Ивановича Куинджи

Его ученик Николай Рерих так писал о своём учителе: «Вся культурная Россия знала Куинджи. Даже нападки делали это имя еще более значительным. Знают о Куинджи – о большом, самобытном художнике. Знают, как он после неслыханного успеха прекратил выставлять; работал для себя. Знают его как друга молодежи и печальника обездоленных. Знают его как славного мечтателя в стремлении объять великое и всех примирить, отдавшего все свое миллионное состояние. Знают как строгого критика».
В 1898 г. Куинджи на свои средства организовал для молодых художников поездку за границу и пожертвовал для этой цели в Академию сто тысяч рублей. Когда ученики задумали создать Общество имени А.И. Куинджи, художник передал в его собственность все имеющиеся у него картины и денежные средства, а также принадлежащие ему земли в Крыму.

Результат художественных поисков

А. Куинджи «Облако» (1898-1908). Бумага на картоне, масло. 10,9 х 17,5. Государственный Русский музей (Петербург)

Глядя на картины художника, невозможно не ощутить необычность изображенного в них света. Необыкновенно эффектная передача лунного света, цветовые контрасты, композиционная декоративность полотен Куинджи ломали старые живописные стереотипы. Но это был результат его художественных поисков. Он интересовался трудами профессоров Петербургского университета физика Ф.Ф. Петрушевского, который исследовал технологию живописи, соотношение основных и дополнительных цветов, и химика Д.И. Менделеева. Он написал книга «Свет и цвет сами по себе и по отношению к живописи», которая вышла в 1883 г. В своей мастерской он постоянно экспериментировал с красками.
Репин рассказывал об уроках, которые давал художникам Д. Менделеев. На уроках Менделеев рассказывал о физических свойствах красок. Однажды он демонстрировал прибор-измеритель чувствительности глаза к тонким нюансам тонов и предложил им «провериться». Куинджи не было равных!